Антипод

Люди часто не нравятся сами себе. В том смысле, что многие считают "будь все наоборот, было лучше". Наоборот? Попробуем...



Если бы на свете существовал мой антипод, это был бы...

- мужчина;

- лысый;

- некрасивый;

- работящий;

- со стопроцентным зрением;

- не любящий читать;

- не разбирающийся в компьютере;

- без творческого начала;

- уверенный в себе и будущем;

- постоянно снедаемый всяческими страхами;

- любящий спорт и физический труд;

- некурящий;

- с идеальными отношениями в семье;

- умеющий хорошо петь;

- не любящий приподу;

- мечтающий жить в деревне;

- и т.д.



Перечитав список, часть которого приведена здесь, я пришла к выводу, что не все так плохо, как порой кажется...)

---

Из пришедшего в голову

Холод... Вьет метель круговерти,

Окуная природу в снега.

Помню... ветер пел песню о смерти,

Оседая беззвучно к ногам.

Помню... вопли тоски и рулады,

Выводимые волком в ночи.

Кто включил в тишь зимы серенады,

Что терзают слух тех, кто молчит?

Кто поставил последнюю точку

За мгновенье до возгласа: "Пли!"?

Я роняю картинки на строчки,

Память рвя из тлетворной пыли.

Помню... был огонек у камина,

Отражение в зеркале глаз;

И вино недопитое стынет,

И жизнь есть только здесь и сейас.

Помню...? Память уснула навеки,

Умерла в угольке из огня.

За окном заморожены рекки,

Холода... нет тепла... нет меня...

---

Пролетевшая мысль

Смайлик - это не улыбка.

Это - акцент настроения.

---

Сновидение

В последнее время мне снятся змеи, кусающие меня, и насекомые, которые почему-то живут во мне...



Сегодня мне приснилось, что у меня ладони обеих рук разрезаны по линиям Жизни; если чуть-чуть раздвинуть края пореза, то там, внутри руки, в плоти обнаруживается круглое отверстие, внутри которого шевелятся маленькие черные скорпионы.

В сновидении я вынула скорпиона из левой руки (это было даже не больно, только слегка щекотно) и выбросила, а скорпиона из правой руки не стала вынимать, и поехала показать его маме, которая в этом сне не верила тому, то меня преследуют различные насекомые. Очень странное ощущение - когда что-то шевелится внутри твоей ладони...

Я так и проснулась, не вынув скорпиона из руки. Долгое время после пробуждения мне казалось, что он все еще там...

И к чему это снится...?

---

Тетрис

Жизнь похожа на тетрис.

Каждый кубик - это событие, в ней произошедшее.

Когда события заполняют строку памяти полностью, они удаляются в подсознание, как переживание. А иногда строки не получается удалить, и они громоздятся в мыслях неровными пирамидами. Когда они заполняют экран полностью - игра заканчивается....



...а иногда в тетрисе можно сделать паузу и пойти попить чаю)

---

Сказка о несбывшемся

У Абрахама Линса была интересная работа. Странная, но интересная. Он ра-ботал разоблачителем. Он зарабатывал себе на кусок хлеба и бензин для машины тем, что разоблачал таинственные деяния великих фокусников, заклинания магов и колдунов, прорицания пророков и оракулов, способности медиумов. Его работа была перспективной и высокооплачиваемой, потому как на свете есть очень много людей, которым не терпится узнать, в чем же заключается разгадка вселенских тайн.

От рождения Абрахам Линс слыл скептиком, и избранная им профессия пол-ностью оправдывала это утверждение. Никто лучше него не мог разгадать секрет раздвижных зеркал, среди которых фокусники укрывали изображение вещей; ни-кто не обладал таким чутьем на потаенные магнитики, вшитые в кожу тех, кто слыл гениями телекинеза; никто не умел так быстро разгадывать превращения неодушевленных предметов в одушевленные, левитацию, телепатию и другие ве-щи. Абрахам Линс зарабатывал очень много денег. О нем писали в газетах и вы-пускали телевизионные передачи. Он всегда имел свободный вход на всевозмож-ные псевдомагические шоу, которые обычно с треском проваливались, благодаря его непревзойденному умению.

Но никто не знал, о чем думает Абрахам Линс, когда остается один, когда ве-тер простужено завывает за окном, а тусклый ночник у кровати ритмично подми-гивает в ритм этому вою. Никто не знал, что на самом деле душа Линса, этого за-коренелого холостяка сорока с лишним лет отроду каждую ночь разрывается от тоски по несбывшемуся.

Еще в детстве, когда Абрахам был очень маленьким, мама часто читала ему на ночь волшебные сказки про крошечных эльфов со стрекозиными крылышка-ми, про труженников﷓гномов, про хитрых лепреконов и страшных троллей. Уже тогда маленький мальчик по фамилии Линс строго прерывал маму на самом инте-ресном месте, хмуря брови с недетской серьезностью и говоря:

– Неправда! Так не бывает!

Мама в ответ лишь укоризненно качала головой и уходила, тихонько притво-ряя за собой дверь и оставляя очередную книжку так и непрочитанной.

Когда Абрахам вырос, пошел в школу и сам научился читать, он прочитал множество книг, толстых, взрослых книг без картинок, в которых рассказывалось, что эльфов придумали люди, после того как увидели больших стрекоз, прилетев-ших в их страну из другой; что лепреконы – это миф, который придумали, объяс-няя им нежданное нахождение зарытых в древнюю пору кладов; что оборотни – это не проклятые люди, но те, кто страдает страшной болезнью ликантропией; что огнедышащих драконов люди выдумали, насмотревшись на извержение вулка-нов… Он прочитал еще массу подобных книг. А когда он окончил школу, то уже знал, что ремеслом своим изберет разоблачение таких вот историй и необычных событий, которые туманят людям разум, и на которых очень выгодно наживаться разнообразным шарлатанам.

Это ему удалось.

Но когда Абрахам оставался наедине с самим собой, когда наступало время сна, и он ложился в кровать, закутываясь в теплое пуховое одеяло, он долго не мог заснуть, думая о том, как хорошо было бы, если хоть что﷓то из придуманного ока-залось вдруг правдой. Он никогда не позволял маме дочитать сказку до конца, по-тому что чувствовал на глазах непрошеные слезы от того, что все это просто при-думано, что это не происходит на самом деле. Абрахам никогда никому не при-знавался, что выбрал себе такую профессию только потому, что смутно, в душе надеялся, что однажды найдется такое чудо, которое он вдруг не сможет разобла-чить, которое и правда окажется настоящим.



Время шло. В годы своего детства Линс думал, что чудо не приходит, потому что он еще маленький, и наверняка испугается его. Пришла пора юности, а потом и зрелости, но Абрахам считал, что для чуда все еще рано; ведь чудо, даже если и придет чуть﷓чуть попозже, оно непременно сделает его вновь молодым и полным сил, ведь так? А годы шли, на лице Линса появились первые морщины, животик стал округлым и заметно выдавался вперед, но он все еще верил. Точнее, пытался надеяться.

Он так и не смог найти себе подругу жизни, потому что все девушки казались ему слишком обычными, в них не было ни капельки чуда, которого ждал Линс. Он никогда не позволял себе хоть как﷓то выдать свое отчаяние, отчаяние от того, что жизнь клонится к закату, а чудес все нет и нет. Только оставшись в пустой холод-ной квартире, лежа под одеялом или сидя у зажженной свечки с бокалом красного вина в руке, Абрахам давал волю чувствам. Он не плакал, никогда, по крайней мере, по таким пустякам. Разве несбывшееся стоит слез? Он считал, что не стоит. А утром, одевшись в серый твидовый пиджак и отправившись на работу, он вновь и вновь разоблачал придуманные людьми чудеса, отбирая их у восторжен-ных детей и надеясь при этом найти хоть одно настоящее.



А годы все шли. Абрахам отпраздновал сначала свое пятидесятилетие, а по-том и пятидесяти пятилетие. А потом ему стукнуло шестьдесят. И тогда, когда поздно ночью он лежал на кровати, зябко кутаясь в твое теплое одеяло, в дверь постучали.

– Кто там? – сонно спросил Линс. За дверью молчали. Он решил было, что ему померещилось, но тут стук повторился вновь.

– Кого это принесла нелегкая в столь поздний час? – крикнул он уже громче. – Отвечайте!

Но ответом ему вновь было лишь молчание.

Линс, ворча, поднялся с кровати, накинул халат и тапочки и зашаркал к две-ри. Он попытался разглядеть нежданного гостя в дверной глазок, но на лестнич-ной клетке было темно, и он ничего не увидел.

Стук вновь повторился.

Ругаясь сквозь зубы, Абрахам распахнул дверь, злобно уставившись на гостя.

Точнее, это была гостья. Перед ним стояла крошечная старушка, из тех, кото-рых называют «божьими одуванчиками». Кругленькое румяное личико, большие очки на подслеповатых глазах, морщинки вокруг глаз и рта, – такие морщинки появляются у тех, кто очень часто улыбается. Седые волосы завязаны в аккурат-ный пучок. Несмотря на премерзкую погоду за окном, она была одета в легкое ситцевое платье, светло﷓зеленое, расписанное большими красными и оранжевыми цветами. На ногах ее были изящные коричневые башмачки, а в ушах поблескива-ли сережки в форме маленьких золотых цветочков.

А еще за спиной старушки трепетали крылышки. Это были большие, но не слишком, всего в половину ее роста, стрекозиные крылья, прозрачные, с тонкой сеточкой морщинок по ним. Они казались чуть﷓чуть влажными, живыми и обду-вали Линса легким ветерком с едва заметным ароматом жасмина и ландыша.

Абрахам минуту сурово оглядывал гостью, а потом, словно приняв для себя какое﷓то решение, произнес:

– Кто вы такая и что вам угодно?

Старушка ласково улыбнулась ему, и лицо ее словно помолодело от этой улыб-ки.

– Меня зовут Франни, – сказала она, – и я твоя фея﷓крестная.

Линс презрительно расхохотался.

– Крестная? – хмыкнул он. – Я знаю свою крестную в лицо! И уж поверьте, вы совершенно на нее не похожи! А что насчет феи… неужели вы думаете, что кры-лья из прозрачного пластика на батарейках позволят мне принять за фею ка-кую﷓то взбалмошную сумасшедшую, разгуливающую по ночам и звонящую в две-ри нормальным людям, которые собираются спать?

Франни грустно посмотрела на него.

– Но я действительно фея, Абрахам, – произнесла она. – Твоя фея﷓крестная. Неужели ты не помнишь, как я приходила к тебе, когда ты был маленьким и часто болел, а я садилась рядом и клала руку тебе на голову, чтобы облегчить твои стра-дания? Неужели ты не помнишь, как я приносила тебе игрушки на день рожде-ния, когда твои мама и папа уезжали в другой город, оставив тебя на попечение приходящей няни? Неужели…

– Не помню! – отрубил Линс, обрывая ее речь. – Игрушки мне приносила няня, потому что моя мать заставляла ее так делать. И руку мне на голову никто не клал, по крайнем мере, точно не вы!

– Понимаю, – мягко сказал фея, смотря на него из﷓под толстых линз своих оч-ков, – ты злишься на меня, потому что я так долго не приходила к тебе. Я разде-ляю твою горечь. Но я не могла. Меня слишком долго не выпускали из волшебной страны, потому что король эльфов считал тебя никудышным мальчишкой. Ты ведь всегда разрушал чудеса, пусть даже маленькие, не так ли? А это очень и очень плохо…

– Я срывал маски с фокусников и шарлатанов, – ответил ей Линс. – Там не было никаких чудес. Их вообще не существует. Мы живем в реальном мире, тут и быть не может ничего необычного!

– Тогда чего же ты все время ждешь по ночам? – просила Франни. – Можешь не отвечать, я слышала все безмолвные крики, которые ты адресовывал мне. И я наконец﷓то уговорила короля эльфов дать тебе еще один маленький шанс. Всего один и очень маленький. Пойдем, – она протянула ему руку, – я отведу тебя в волшебную страну, где ты вновь станешь юным и молодым, где ты вновь нау-чишься верить в настоящие чудеса.

Абрахам отшатнулся от нее, точно от прокаженной.

– Уйди, ведьма! – закричал он. – Я не знаю, что ты там о себе возомнила, но я уж точно никуда не пойду с тобой! Это ж надо придумать такое! Тащить ночью порядочного человека в какую﷓то выдуманную страну! Да если ты не уйдешь сей-час, я немедленно вызываю полицию! – рука Линса угрожающе потянулась к те-лефонной трубке.

Фея﷓крестная лишь печально покачала головой и повернулась, чтобы уходить. Мимоходом, захлопывая дверь, Линс заметил, что ее крылья и правда прикрепле-ны к спине тонкими, почти незаметными лямками, а между ними висит малень-кий моторчик. «А ведь у таких старых фей и не должно быть настоящих крыльев, наверное, они отпадают со временем», – вдруг подумалось ему.

Подавшись мимолетному порыву, Абрахам вновь распахнул дверь, но за ней уже никого не было. Тогда, закрыв дверь на замок и тонкую цепочку, Линс, шар-кая, добрая до кровати, погасил ночник и забрался под теплое пуховое одеяло. Он долго лежал, но все никак не мог заснуть. Во рту у него было очень горько, как, впрочем, и в мыслях. Но он не заплакал, он ведь никогда не плакал, по крайней мере, по таким пустякам. Он просто лежал и думал, думал о том, что очень, очень много чудес не сбывается только из﷓за того, что мы не желаем принять их, когда они все﷓таки приходят.

---

Пролетевшая мысль

Творцы миров для нас, пользователей миров - всего лишь обслуживающий персонал, старающийся устроить нашу жизнь...)

---

Из бесед с собой...

Когда просыпаешься посреди ночи, первым делом обращаешь внимание на ту позу, в которой спишь. Особенно, если она необычная. А ведь любую позу сна можно рассматривать с точки зрения психологии спящей личности. Например, если руки-ноги раскинуты в разные стороны, занимая чуть ли не всю кровать, то значит личность - доверчивая, несколько эгоистичная... А если наоборот, конечности притянуты к телу, "позы эмбриона", так сказать - значит личность напротив, замкнутая, недоверяющая посылкам внешней среды...

А я часто просыпаюсь так, что левая часть меня лежит раскинуто по кровати, а правая - наоборот, скомкано. Получается что-то вроде раздвоения спящей личности. Я так понимаю, к какой части меня при этом голова повернута (т.к. сплю я при этом на животе, голову приходится поворачивать, чтобы не радохнуться), та часть и является активной в настоящий момент.

Только у меня скорее уж не раздвоение, а растроение личности получается. Делю себя на: сознание (оно самое Я, которое просыпается с дикими воплями после кошмаров), подсознание (потаенные безумные мысли и фантазии, подсознание защищает их взгляды от сознания, поэтому его хочется называть Адвокатом) и надсознание (некая объективная точка осмотра бытия, взгляд сверху; надсознание мне хочется называть Судьей. Причем именно оно, как мне кажется, умеет овеществлять мысли).



Итак, просыпаюсь посреди ночи от кошмара. Смутно припоминаю, как вчера, засыпая, подсознание решило, что если сон будет не про реальный мир, то пусть он уж лучше не заканчивается, потому что так интереснее. Я соглашаюсь проверить; в результате чего сниться что-то явно не реальное (а именно - беготня по полуразрушенному зданию, в котором при этом еще кто-то живет, от разнообразнечших демонов, монстров и убийц, при этом я периодически понимаю, что сплю, порываюсь проснуться, но ни фига не выходит, пока, наконец не покидаю во сне то здание и не просыпаюсь). Через несколько секунд после пробуждения внутри моей башки можно услышать такой диалог:

Надсознание (своим вечто равнодушным голосом): Я решило, что тебя все-таки надо разбудить.

Я (голос еще подрагивает от ужаса пережитого): Спасибо! (набрасываюсь на подсознание) Значит ты говорило, что остаться в любом нереальном сне будет куда как интереснее?

Подсознание (смущенным, но вместе с тем самоуверенным голосом): Но согласись, интересно было!

Я (возмущенно): Меня убить пытались, я проснулась куда более усталой, нежели просыпалась!

Надсознание (равнодушно вмешивается): Да нет, ты пободрее будешь, кошмары всегда бодрят...

Я (перебиваю): Потому что спать не хочется после увиденного!

Подсознание (прищурясь): Врешь!

Я (успокаиваюсь): Ладно, вру. Давайте спать дальше, но чтоб следующих снов сегодня я уж не запоминала и ни в коем случае не пыталась в них провалиться, мне уже одного кошмара хватило!

Надсознание (опять-таки равнодушно): Будет сделано...

Я засыпаю, что сниться что-то дико интересное, но, проснувшись, я ничего не помню...

---

Либо мой компьютер сошел с ума, либо я...

Каждый пять секунд с маниакальной очередностью мой компьютер издает звук кого-то, пытающегося то ли завести машину, то ли включить бензопилу... Короче, звук некоего частично заглохшего двигателя. Все бы ничего, но это угнетает...

---

Интересная статья...

Курение предохраняет от шизофрении

Ученые говорят, что, наконец, нашли пользу в курении: эта привычка может защитить молодых курильщиков от шизофрении. Причем, согласно публикации в Американском журнале психиатрии, чем больше сигарет выкурено, тем лучше защита от этого душевного недуга.



Впрочем, в исследовании указывается, что вред от курения значительно перевешивает все возможные выгоды и преимущества. Тем не менее, исследовав психическое состояние 55 тысяч молодых шведов (от 18 до 20 лет), ученые из University of New South Wales пришли к выводу, что у тех, кто курит, риски заболеть значительно меньше.



По словам профессора Гордона Паркера, развитие шизофрении, по всей видимости, может быть связано с нарушениями в выработке трансмиттера (химический передатчик импульсов между нервными клетками) допамина.



"Когда вы курите, вы поднимаете свой уровень допамина, и, по нашему мнению, именно поэтому многие страдающие шизофренией являются заядлыми курильщиками. Это своего рода самолечение", - говорит Паркер.



Профессор также отмечает, что у больных шизофренией, даже дымящих беспрерывно, риск заболевания раком и образования опухолей почему-то значительно ниже, чем у прочих курильщиков. Объяснить это довольно сложно, правда, Паркер оговаривается, что больные шизофренией умирают в среднем на 20 лет раньше, чем психически здоровые люди, и, возможно, у них просто не успевают развиться обычные недуги курильщика.



По данным Паркера, шизофреники редко доживают до 60 лет, и поэтому статистика смертей от рака легких непоказательна, сообщает Sydney Morning Herald.



Профессор, впрочем, ни в коей мере не призывает рискующих заболеть шизофренией курить. Сначала он рекомендует сходить к психиатру и, прежде чем совершить этот опрометчивый шаг, пройти полное обследование.

---

Новорожденный стих...

Когда над вечностью простерла

Луна пред миром миражи,

Ты, наступив мечте на горло,

Опять купаешься во лжи.

И слепо веруя во благо,

Утопишь меч во крови снов.

Но снова выйдет тень из мрака,

Из мглы несбывшихся миров.

Ты говоришь, что все отлично,

Что все - лишь суета сует...

Тебя гнетет, что все - обычно,

Что за окном - привычный свет

От фонарей и солнца в тучах,

А ночь - полна обычных звезд...

Ты хочешь, чтобы было лучше,

Ты жизни хочешь не в серьез.

Открыть портал из поднебесья,

Умчаться в дальний дикий край...

Сменить судьбу, стать смыслом песни,

Услышать тихое прощай...

Домой прийти в родную сказку

И жить в дороге без конца...

Ты понимаешь очень ясно,

Что давит тяжелей свинца

На душу вольную, как птица

В потоке серебристых рос...

Ты знаешь, снова будет сниться

Иная жизнь из мира грез...

---

Аутум. Продолжение

Натинел брел по раскисшей от тающего снега улице Ушедших Лет, и на душе его все клокотало. Когда же Финдел наконец угомонится? Грик уже столько раз подставлялся из﷓за безумных выдумок уличного певца, а для выбранной им профессии засвечивать лицо в обществе было и вовсе не желательным. Ему еще везло все это время… А сейчас вор даже не сомневался в том, что его непременно вычислят под личиной лорда; а уж о том, что будет дальше, Грик и думать боялся.

Ноги сами принесли Натинела к входу в небольшой кабак, называющийся «Под деревом». Дерево, близ которого строилось это заведение, ныне было срублено, и лишь ветхий, покрытый снегом и слегка загнивший от влажности пе-нек у входа в кабак указывал на то, что дерево когда﷓то действительно было. Грик окинул здание взглядом. Оно не имело ничего общего с «Приютом Элли», напротив, кабак словно бы постарались выдернуть из общей картины окру-жающих его домов, придав ему наивозможно более современный вид: желтого цвета кирпичная кладка в стенах; рез-ные лепнины на окнах, все как одна имеющие мотив тюльпанов и роз; колокольчик на двери, правда не серебряный, а медный – серебро давно стащили бы. Натинел дернул за шнурок, свисающий из колокольчика, и из двери перед ним тут же возник двухметровый охранник, физиономия которого была бы достойна украсить не одну каменную горгу-лью. Охранник окинул Грика подозрительным взглядом, потом посторонился, позволяя ему пройти внутрь.

Изнутри кабак, на взгляд Грика, выглядел не менее безвкусно, нежели снаружи. С полотка свисало множество слегка чадящих ламп, заливающих помещение тускло﷓желтым светом; вдоль стен – тоже как дань последней моде – стояли кадки с разнообразными растениями разной степени вялости, в которые курильщики частенько выбивали свои трубки, о чем можно было судить по толстому слою табака, покрывающему землю в кадках. Столы, накрытые скатер-тями, когда﷓то белыми, сейчас казались увешанными простыми желтыми тряпками, иногда даже рваными по краям. Опилки под ногами тоже не менялись давным﷓давно. Натинел покачал головой: хозяин кабака, пытаясь догнать моду, сделал только хуже, добавив нового и не убрав огрехов старого, отчего в общем впечатление создавалось довольно унылое.

Однако народа «Под деревом» собралось гораздо больше, чем в «Приюте Элли», – Грик даже не заметил свобод-ных мест, что было само по себе странно в столь ранний еще час. Вор прошел к стойке, которую низенький, заплыв-ший жиром человечек то и дело вытирал насквозь пропитанной пивом тряпкой.

– Красного вина, осенний сорт.

– Не спится? – полюбопытствовал кабатчик, протягивая Натинелу слегка запыленную бутыль и небольшой кубок.

– Не мне одному, – наливая в кубок вино, вор покосился через плечо на переполненный зал.

– О, «Под деревом» в этот час всегда полно народа! – засмеялся кабатчик. – Однако я сразу вижу, что вы не из их числа.

– Из числа кого? – заинтересовался Грик. Кабатчик оглянулся на сидящих за ближайшим столиком людей, пере-гнулся через стойку и зашептал Натинелу на ухо:

– Из числа магов! Да вы приглядитесь сами, неужто не видно?

Грик полуобернулся, оперся локтем о стойку и нарочито медленным, рассеянным взглядом обвел кабак. Сразу же бросилась в глаза странная замкнутость и молчаливость находящихся здесь людей: все сидели по одному, редко по двое, почти не разговаривая, и лишь изредка перебрасываясь парой слов, поглощали еду. Одеты люди были на взгляд вора вполне обычно, хотя изредка глаз выхватывал фигуры, облаченные в длинные черные мантии.

То, что некоторые маги сменили свои мантии на простую одежду, не удивило Грика: простой народ недолюбливал колдунов, и часто пытался вступить с ними в драку; смутило вора количество собравшихся вместе в одном кабаке, причем так далеко от улицы Магов.

– Да, теперь я вижу, – возобновил Натинел разговор с кабатчиком. – Однако же…

– Вы хотите спросить, почему их так много? – догадался тот, явно желающий почесать языком. – Так ведь скоро неделя Собрания!

– Собрания? – Грик непонимающе приподнял бровь.

– Ну да! Раз в год все маги Аутума и провинций собираются в поместье самого могущественного из собратьев по искусству, чтобы выявить того, кто стал искусней искуснейшего, или же оставить титул сильнейшего еще на год у то-го, кто ранее занимал этот титул. Победить на Собрании – это большая честь!

– Ага… – Натинел начинал понимать. – Поблизости, помнится мне, находился дом Бьера Натингхейма, мага, слу-жащего кому﷓то из Совета Лордов?

– Именно! В прошлом году он победил на Собрании, от этого﷓то нынче все маги и собрались у него. Однако в доме противника не слишком﷓то поговоришь, поэтому, утром после долгой ночи обсуждения магических изысков, они и собираются «Под деревом».

– А вам это только на руку! – усмехнулся вор.

– Было бы на руку, если бы маги не распугивали остальных клиентов, – на миг помрачнел кабатчик. – Хорошо хоть, что они появляются только утром, не тревожа моих постояльцев по вечерам.

– Это удобно… – Грику начал надоедать болтливый кабатчик, тем более, что он не сказал ничего полезного для вора. Грик быстро допил вино из кубка, бросил на стойку несколько монет и уж было собрался уходить, как чья﷓то рука неожиданно легла ему на плечо и мягкий голос вкрадчиво осведомился:

– Натинел Грик?

Вор стремительно обернулся, одновременно опустив руку так, чтобы при случае было удобно вытащить из﷓за поя-са небольшой, но очень острый кинжал, много раз спасавший Грику жизнь. Перед ним, дружески улыбаясь, стоял че-ловек, облаченный в длинную черную мантию колдуна. Человек этот был довольно молод, бледное лицо под шапкой рыжих волос усыпали мелкие веснушки, однако карие глаза смотрели не по возрасту строго и мудро. Хотя маг улы-бался, что﷓то в выражение его лица насторожило вора, интуиция подсказывала ему, что с этим человеком лучше не связываться.

– Нет, вы ошиблись. Позвольте, – Натинел попытался освободить плечо, однако маг, несмотря на показную друже-любность, держал крепко.

– А мне кажется, что я не ошибся, – покачал он головой. – Более того: мнится мне, что я знаю о вас несколько больше, нежели вы стараетесь говорить о себе. Позвольте представиться: меня зовут Еника Бласки.

– Что вам нужно от меня, Еника Бласки? – Грик говорил спокойно, хотя в мыслях лихорадочно перебирал тех, кто мог рассказать о нем этому незнакомому магу, – в том, что он никогда не видел этого колдуна, вор не сомневался.

– Всего лишь угостить вином, Грик, – Бласки улыбнулся еще шире, показав ряд ровных белых зубов, – и еще пого-ворить. Если вам не понравится тема нашего разговора, вы вольны уйти, препятствовать в этом я вам не буду.

– А если я не хочу говорить? – Грик прищурился.

– О, думаю, тогда мне придется кликнуть стражу и сообщить им, что я знаю, кто нынешней ночью ограбил дом бедного купца Дарджелла, – совершенно серьезно сказал Еника. – Вы ведь не знаете, кто бы это мог быть?

– Не имею ни малейшего представления! – Натинел почувствовал, что начинает улыбаться в ответ магу, внутренне кляня себя за то, что не озаботился проверить ночью, нет ли за ним слежки. Впрочем, маг скорее всего не пользовался банальными подручными средствами, выследив его с помощью своего искусства.

– Однако же вы заинтересовали меня, – продолжил вор, – и я с удовольствием отведаю с вами вина, особенно если это будет красное осеннее.

– Великолепный выбор, – кивнул маг, – пожалуй, я поддержу его. Пойдемте! – и, кивнув кабатчику, Бласки провел Грика к одному из столиков, специально или же случайно выбранному так, что он стоял на отдалении от других. Сев, Еника достал из небольшого, висящего на груди мешочка какие﷓то травы, размял их между пальцем и, пробормотав несколько слов, сжег в пламени стоящей на столе свечки: Натинел решил, что Бласки отгородил их столик от магиче-ского подслушивания. Дождавшись, когда подавальщик принесет им бутыль вина и кубки и бросив ему пару медных монет, маг принялся разливать вино. Приняв свой кубок, Грик отпил глоток и принялся внимательно разглядывать Бласки. Маг, откинувшись на спинку стула, отвечал ему тем же.

Через несколько минут молчания вор не выдержал.

– Что вам от меня нужно?

Еника довольно улыбнулся.

– Думаю, вы уже и сами поняли, что я попрошу вас о небольшой услуге. Я прибыл из далеких краев, поэтому мне стоило больших трудов выследить вора в незнакомом городе, да еще и убедиться в его профессионализме. Должен сказать, ваши способности меня крайне восхитили!

– И вы нашли меня, чтобы одарить комплиментом? – ухмыльнулся Грик. Бласки довольно засмеялся, поддерживая шутку. Внезапно смех его оборвался, и выражение лица стало серьезным.

– А теперь к делу, – маг положил руки на стол и наклонился, придвинувшись к лицу вора. – Вам известно о Собра-нии?

– Да, – Грик мысленно поблагодарил разговорчивого кабатчика, заблаговременно введшего его в курс дела.

– Тогда вы понимаете, что мне нужно от вас?

– Если честно, не совсем, – Натинел нахмурился. В глазах Еники блеснул огонек нетерпения.

– Бьер, мой друг, Бьер Натингхейм! Он достаточно силен, чтобы вновь выйти победителем на соревновании наше-го искусства. Но я, ничем не примечательный маг из провинции, смог узнать, в чем заключен секрет его могущества!

– И в чем же?

Ответ Еника произнес едва слышным шепотом; если бы не острый слух вора, Натинел не смог бы разобрать ни слова.

– Сила Бьера заключена в небольшом, не больше монеты, золотом медальоне, который он не снимая носит на шее. Проведя несколько магических обрядов, я смог выяснить, что внутри этого медальона лежит розовый кристалл, в ко-торый заключено сердце демона. Взамен на свободу своего сердца демон обязался служить Натингхейму в течение четыреста сорока восьми лет, обучая того премудростям магии, ведомой лишь избранным. Как этот медальон оказался у Бьера, я не знаю, но одно я понял точно: если этот медальон окажется у меня, то именно я смогу победить на Собра-нии!

– Ты думаешь, что сможешь заставить демона служить себе? – просил Грик.

– Я думаю, демону все равно, кому служить, – ответствовал Еника. – И я думаю, что договорюсь с ним, если по-обещаю уменьшить срок его заточения.

Натинел задумчиво сделал глоток из кубка.

– Я так понимаю, вы хотите, чтобы я выкрал у Натингхейма этот медальон? – напрямую спросил он.

– Мы мыслим одинаково! – улыбнулся Бласки. – Когда медальон окажется у меня, я обещаю не только забыть о маленьком инциденте с купцом Дарджеллом, которому я стал свидетелем, но и выплатить вам скромную сумму раз-меров в две сотни золотых монет чеканки Аутума, а также обеспечить магической защитой на десять лет так, что бо-лее ни один маг не сможет увидеть, как вы пробираетесь в чем﷓то дом. Когда сердце демона будет у меня, это закли-нание будет являться сущим пустяком по сравнению с тем, что я смогу делать. Вы согласны?

Натинел медленно покачал головой.

– Боюсь, Бласки, это невозможно.

Еника весь подобрался.

– Невозможно? Ты не смеешь мне отказывать! – маг говорил быстро, свистящим шепотом; было видно, что он сильно раздражен. – Тебе мало золота? Хорошо, три сотни! Или же ты решил, вызнав мой секрет, подороже перепро-дать его кому﷓нибудь из других магов? Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя теперь, когда ты слишком много зна-ешь?

– Дело не в этом, Бласки! – резко прервал его вор, тоже перейдя на «ты». – Ты что же, думаешь, что я смогу неза-метно пробраться в дом мага, на который наверняка наложена куча разнообразнейших защитных заклинаний, не гово-ря уже о том, что он битком набит другими колдунами? Да я уверен, что меня схватят, даже когда я только подумаю о том, чтобы проникнуть в дом Натингхейма, только подумаю, а не попытаюсь!

Неожиданно для вора Бласки снова успокоился и даже улыбнулся.

– А я и не говорю о том, что тебе надо проникнуть в дом Бьера, – сказал маг. – Однако через пять дней, за день до Собрания, Бьер Натингхейм приглашен в гости к одной влиятельной чете на светский раут, устроенный по поводу ше-стнадцатилетия их дочери. Маг приглашен как сопровождающий своих нанимателей, лорда Бэзила Ла’Чекоретти и его юной дочери. Думаю, не будет слишком сложно проникнуть на светский раут для вора такого ранга, как у тебя.

– А как фамилия этой влиятельной четы? – поинтересовался Натинел, подсознательно уже зная ответ.

– Это лорд и леди Абахам.

Вор внутренне застонал. Сначала Финдел с Красотулей, теперь вот этот маг…

«Это судьба», – решил Грик, а вслух сказал. – Я согласен.

– Отлично! – обрадовался Еника. – Я знал, что ты не откажешься от такого выгодного предложения! Наутро после светского раута у Абахамов ты вновь сможешь найти меня «Под деревом», где взамен на медальон и получишь две сотни золотых и магическую защиту!

– Помнится мне, что речь шла о трех сотнях, – ухмыльнулся Натинел, усаживаясь поудобнее. Начинался торг: его любимая часть сделок.

...продолжение следует?...

---

Варианты

Думаю, каждый из вас задумывался о том, что его ждет после смерти. Решила провести статистику...

Итак...

Вопрос: Что вы думаете, будет после смерти?

1. Ад или Рай		3	(12.5%)
2. Забвение		4	(16.67%)
3. Реинкарнация		4	(16.67%)
4. Вечность памяти, в которую ты будешь погружен, вечные воспоминания		3	(12.5%)
5. Другое (указать в комментариях)		5	(20.83%)
6. После смерти мы попадем в другой мир		5	(20.83%)
Всего:		24

---

Воспоминания

Сегодня случилось мне проходить мимо детского сада, в котором прошла часть моего детства. В саду меня не любили, возможно, за счет того, что изначально меня приняли за мальчика, потому что у меня была слишком короткая для девочки стрижка. Тем не менее, со мной не дружили, не давали мне игрушки, впрочем, помню что была одна девочка, с которой я сжружилась настолько, что считала уже ее своей тенью. Была ли она реальным человеком или лишь плодом моего воображение - неизвестно, но после того, как я покинула садик, я уже не знала ее, даже имя не осталось запечатленным в моей памяти. Это был человек, который сопровожал меня всюду, утешал, когда меня обижали и подбивал на всяческие шалости, в ту пору шалостями мне не казавшимися. Так, помню, вместе с ней мы открыли дыру в заборе садика, она же подбила меня (или это решение было принято мной единолично?) покинуть территорию садика, вернувшись домой.

Родители часто пугали меня в детстве всякими нехорошими людьми, которые похищают детей, однако я не столько опасалась их, сколько позаботилась о прдосторожности. Помню, как я нашла здоровую палку, скорее, даже ветку дерева, и всю дорогу шла с ней, решив про себя, что если на меня кто-то нападет, я непременно сумею отбиться. Так, вместе с веткой я и дошла до дома. Мое неожиданное появление заставило бабушку, ныне покойную, дико изумиться, а спустя час пришла бледная, как смерть, воспитательница, которая уже не знала где меня искать. Крепко взяв за руку, она повела меня назад, по дороге отвесив подзатыльник. Странно, но я не сопротивлялась, хотя и не желала возвращаться в садик...

[...конец воспоминания...]

---

Ощущения перед тем, как что-либо написать

Когда я пишу что-то длинное (вроде попытки на книгу) - это просто прилив вдохновения.

А сказки и стихи в голове возникают очень неприятно. Обычно либо с вечера, либо проснувшись посреди ночи мои мысли зацикливает на каком-то слове, или фразе, или мысли, которая не дает уснуть. Начинается депрессивное состояние, общая угнетенность. Причем я сама никак не могу понять отчего, пока не сажусь за комп, не открываю текстовый документ и у меня не рождаются слова. пока пишу - ни о чем не помню, а после написания - начинается творческая эфрория)

Мне пришло в голову, что меня и правда "тошнит" своими произведениями. Ощущения очень похожие. Плохо, пока не напишу)



Порой меня тошнит стихами,

Но жаль не может дать спасенья

Строка, что вырвана кусками

Из сердца, что ушло в забвенье.

Порой меня тошнит от жизни,

Старуха-Смерть лукаво смотрит,

Расширив черные, как линзы,

Зрачки – но так и не подходит.

Порой меня тошнит от мыслей,

Что копошатся червячками

Завернутые, словно в листья

В те строки, что зову стихами.

Порой меня тошнит стихами...

В них мысль о жизни выражаю,

Сминаю, точно оригами,

Но наперед всегда не знаю

То, что получится в конечном

Итоге на листе бумаги.

Порой меня тошнит... о вечном.

Порою... просто так...от браги.



P.S. Если вы прочитали "Сказку о забвении", опищите в комментариях те мыслеощущения, которые у вас возникли после прочтения)

---

Сказка о забвении

Ник подошел к железной, покрытой облупившейся зеленой краской двери и остановился. «Контора Саймона Дина» – гласила надпись на этой двери, и, чуть ниже, более мелким шрифтом: «Ваша смерть в ваших руках». Ник оглянулся. По-зади него в утреннем городском тумане серели извилистые улочки из ряда тех, про которые уже давным﷓давно никто не вспоминал. Ни единой человеческой ду-ши. Ник подумал, что так и должно было быть.

Глубоко вздохнув и машинально пригладив рукой волосы, Ник громко посту-чал в дверь. Безрезультатно. Он уже было собрался постучать второй раз, как с противным скрежетанием, по которому можно было судить о давно не смазывае-мых петлях, дверь приоткрылась, и из﷓за нее показалось круглое розовощекое ли-цо, на котором, казалось, застыла улыбка.

– Вы ко мне? Заходите﷓заходите! – радостно воскликнул обладатель сего лица. – Не стойте на пороге!

Еще раз затравленно оглянувшись, Ник вошел внутрь.



– Итак, – сказал Саймон. Розовощекий толстяк сидел за древним письменным столом, заваленным различными по давности бумагами, потягивал дешевый кофе из пластикового стаканчика и внимательно изучал только что подписанный дого-вор. Ник сидел напротив него, на жестком и неудобном стуле, единственной мебе-ли в комнате кроме стола и кресла Саймона.

– Все правильно? – спросил Саймон, подписывая договор и протягивая его Нику. Тот быстро перечитал его:

«Я, нижеподписавшийся Ник О’Релли, обязываюсь передать нижеподписав-шемуся Саймону Дину все свое имущество, включая движимое и недвижимое, в обмен на выполнение его конторой следующей услуги: избавления нижеподпи-савшегося Ника О’Релли от бремени жизни. В случае неожиданного отказа от сей услуги после подписания договора, имущество возврату не подлежит».

Внизу текста жирной кляксой чернела подпись Саймона.

– Так как? – еще раз спросил толстяк, протягивая Нику изящную перьевую ручку. – Все верно?

– Да, – ответил тот, удивившись, насколько хриплым вдруг оказался его голос. Взяв ручку, Ник обмакнул ее в чернильницу в форме черепа, стоящую тут же, на столе Саймона, и размашисто вывел свое имя и инициалы в конце договора.

– Думаю, копия сего документа вам не понадобится! – усмехнулся Саймон, возвращая договор себе и скрывая его в одном из многочисленных ящиков стола. Тяжело дыша, толстяк поднялся с кресла и, подойдя к маленькой неприметной двери в дальней от письменного стола стене, широким жестом пригласил Ника последовать за ним: – Пройдемте же!

За дверью оказалась белая, хирургически чистая комната, совершенно не ожидаемая после грязной ветхости кабинета Саймона. Комнату освещали много-численные лампы дневного света, все как одна направленные в центр, туда, где стояло покрытое прозрачной клеенкой больничное кресло. По стенкам комнаты размещались разные шкафы со стеклянными дверками, внутри которых Ник раз-глядел баночки с прозрачными жидкостями. Сильно пахло антисептиком.

Саймон подошел к креслу, кряхтя, наклонился и проделал какие﷓то манипу-ляции с расположенным сзади него рычажком, отчего кресло разложилось, приобретя горизонтальное положение.

– Ложитесь, – предложил толстяк. – Думаю, вам так будет удобнее!

Ник проглотил неизвестно откуда взявшийся ком в горле и, подойдя, покорно улегся в кресло, стараясь расслабиться.

– Будет больно? – неожиданно для самого себя спросил он.

– Не должно, – покачал головой Саймон. Подойдя к одному из шкафчиков, он чем﷓то зазвенел, раздался хруст и шуршание. Когда толстяк повернулся, Ник уви-дел в его руке шприц, на острие которого маслянисто поблескивала прозрачная капля.

– Все лишь снотворное, – успокоил толстяк приподнявшегося было Ника. – Я знаю, мы обговорили все условия, при которых будет произведена моя услуга, и вы выбрали нож. Но я думаю, что вам будет гораздо приятней уходить, не чувст-вуя боли…

– Да﷓да, – произнес Ник, внезапно почувствовав слабость и откинувшись на кресло﷓кровать головой. – Приступайте.

Саймон закатал рукав на левой руке Ника, обработал вену пахнущей спиртом ваткой и осторожно ввел снотворное. Почти сразу же Ник ощутил легкое голово-кружение, слабость куда﷓то отступила, давая место покою. Уже закрывая глаза, Ник скорее почувствовал, нежели услышал легкий скрежет: Саймон затачивал нож.



Ник открыл глаза и со стоном пошевелился. В первый момент ему показалось, что так ничего и не произошло, что он все еще лежит на хирургическом столе. Об-хватив голову руками, он присел, и сразу же понял, что это место вовсе не напо-минает ему ни контору Саймона, ни какое﷓либо из других известных ему мест.

Он лежал на лужайке, довольно обычной на первый взгляд, если не прини-мать во внимание то, что трава под ним была густо﷓черного света. Небо, насколь-ко успел заметить Ник, было также черным: ни луны, ни звезд, – однако в этом мире черноты все же было какое﷓то свечение, позволяющее ему видеть вокруг. То ли сама трава и небо светились неким непонятным черным цветом, то ли зрение Ника стало несколько иным, чем было прежде…

В этом месте не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, воздух был душ-ным и спертым, можно даже сказать, мертвенным. Оглядев себя, Ник понял, что находится здесь в той же самой одежде, в которой пришел к Саймону, даже в кармане до сих пор лежала пачка так и недокуренных при жизни сигарет.

При жизни?

Ник услышал тихое шуршание. Оглянувшись, он заметил высокую, несколько сутулую фигуру, облаченную в длинное черное одеяние с капюшоном, закрываю-щим лицо. В руках, держа его наперевес, фигура сжимала длинное черное древко, на которое было насажано хищно изогнутое лезвие косы, отливающее в черном свете этого места тускло-серебряным. Пожалуй, это было единственным цветом, выделяющимся из общей черноты.

Фигура приблизилась к Нику вплотную, но он так и не смог разглядеть под капюшоном какого бы то ни было лица, впрочем, он не особенно и старался его разглядеть. Существо с косой протянуло к Нику одну руку, затянутую в черную перчатку, и он заметил, что сквозь мелкие дырочки в истлевшей ткани просвечи-вает не человеческая плоть, но сухие желтоватые кости.

– Смерть? – догадался Ник.

Существо покивало, сделало шаг назад и вновь поманило Ника рукой. Тот поднялся с земли, машинально отряхнув брюки.

– Знаешь, я всегда думал, что Ты – женского рода, – заметил Ник, пригляды-ваясь к Смерти.

– Каждый видит во мне лишь то, что должен увидеть, – ответствовала фигура низким голосом, напомнившим Нику далекие раскаты грома на горизонте.

Ник последовал за неторопливо шествующей Смертью. Периодически ему ка-залось, что они ходят по кругу, но это было не так: это однообразный черный пей-заж внушал такие мысли. Казалось, они шли не менее часа, но ничто вокруг не менялось: четная трава, черное небо, шорох травы под ногами Смерти.

Наконец, они пришли.

Они стояли на обрыве, и перед Ником открылась бездна: истинная бездна в полном понимании этого слова. Бесконечность, полная абсолютной черноты, Тьмы изначальной, персонифицировавшейся вечности. Если до этого трава и небо ка-зались Нику слишком черными, то теперь, оглянувшись, он понял, что их чернота – все лишь слабенькое серое дуновение цвета по сравнению с истинной Чернотой. Так не было ни времени, ни направления, – бездна простиралась во все стороны, вниз и вверх, казалось, она мерно колышется в этом бесконечном колодце време-ни. Она вдохновляла и угнетала, она обещала и в то же время наводила ужас.

– Что это? – голос Ника предательски дрогнул.

– Забвение.

– Забвение? – невольно повторил Ник. Смерть соизволила повернуть к нему голову: казалось, она разглядывала его лицо сквозь ткань капюшона.

– Да. Забвение. Ведь ты за этим оказался здесь, не так ли?

– Да. Но…

– Абсолютное Забвение, – тихо изрекла Смерть. – Именно оно и есть конец пу-ти. Окончание любых путей. Финал, к которому все приходят. Там нет ничего. Там ты забудешь все, что гнетет твою душу, все страхи, боль и томление. Ты забудешь себя, и все забудут тебя. В мире живых все забудут о том, что ты родился, а время будет течь так, словно тебя никогда и не было. Забвение расщепит тебя, ту твою составляющую, что зовется душой. Ты не только забудешь себя, ты просто пере-станешь себя осознавать. И не кому будет помнить о том, из﷓за чего ты выбрал Забвение. Или, быть может, забвение выбрало тебя. Тебя просто никогда не было.

Слушая мерный звук голоса Смерти, Ник начинал осознавать. В Забвении нет покоя – там нет абсолютно ничего. Некому будет почувствовать покой, облегчение от Забвения. И чувств, ни мыслей… Ни одна, хотя бы крохотная составляющая души Ника не могла представить этого. Полного Абсолюта.

– Ты готов? – Смерть на пробу взмахнула косой; серебристое лезвие со сви-стом рассекло воздух, и Ник рефлекторно отшатнулся.

– Но… но я не хочу! – воскликнул он.

– Не хочешь? – Нику показалось, что на этот раз в голосе Смерти скользнула нота удивления. – Разве ты забыл, что привело тебя сюда?

– Мне… – перед мысленным взором Ника, словно крошечные кометы, пронес-лись то, что сдавливало его грудь, что не давало уснуть длинными мрачными ве-черами. Ощущение отчаяния. Ощущение пресыщенности. Призраки прошлого и эфемеры будущего. Тоска по несбывшемуся. Беззвучные вопли в ночь.

– Мне… мне кажется, что мне просто стало скучно жить.

– Думаю, ты слишком поздно осознал это, – слова вонзались в мозг Ника по-добно жалам разъяренных ос. – Слишком поздно… теперь тебя ждет лишь Забве-ние.

Смерть указала рукой на обрыв.

– Прыгай!

– Нет! – Ник сделал еще два шага назад, подняв на Смерть умоляющие глаза. – Скажи, разве ничего не возможно сделать?

– Ты мертв, – констатировала Смерть. – Что еще можно сделать? Впрочем…

Все сознание Ника, вся надежда, что еще держалась в нем, мысленно ухвати-лась за это зыбкое «впрочем».

Смерть погрузила руку в складки своего одеяния, пошарила там и извлекла прозрачный флакон с нервно фосфоресцирующей жидкостью.

– Отказавшись, ты никогда не сможешь вернуться сюда, – заметила она. – Те-бя может ожидать что угодно: Ад или Рай, если ты подашься в лоно религии; ре-инкорнация или нечто другое, пока недоступное твоему пониманию. Но вход в Забвение тебе будет закрыт.

– Я согласен! – голос Ника дрожал и срывался. Смерть протянула ему флакон.

– Выпей это. Здесь заключена субстанция твоей жизни, что после человече-ской кончины попадает ко мне. Ты очнешься в мире живых и все, что случилось с тобой здесь, покажется тебе лишь дурным сновидением. Всего лишь сном… одна-ко ты никогда не забудешь увиденного здесь. И никогда не вернешься.

Трясущимися руками Ник выхватил из рук Смерти флакон и быстро осушил его содержимое. Почти сразу возникло знакомое головокружение.

– Но… почему ты решила помочь мне?

– Знаешь, – в голосе Смерти проскользнула легкая усмешка, – я ведь тоже ко-гда﷓то отказалась от Забвения.

Ник упал на траву и провалился в сон.



Удостоверившись, что человек, лежащий перед ней, действительно спит, Смерть сделала какой﷓то жест рукой, и в тот же миг, приоткрыв маленькую, не-приметную в общей черноте декораций дверь, близ «обрыва» появился розовоще-кий Саймон.

– Тоже отказался? – полуутвердительно спросил он.

«Смерть» кивнула, отбросив косу и стаскивая с себя через голову черное одея-ние. Через мгновение она превратилась в высокую худую женщину, лет тридцати, со строгим выражением лица.

– Я так и думала, он не выдержит, – сказала Аврора Дин, хватая спящего Ни-ка за ноги и помогая мужу вынести его на задворки конторы. Вместе они доволь-но небрежно уловили его на груды мусора и, вернувшись в контору, принялись спешно собираться. Ник проспит еще как минимум половину дня; за это время супруги должны сделать все для того, чтобы скрыть следы своей деятельности и уехать в следующий город, где можно будет заняться поиском следующего несча-стного.

– Как ты думаешь, – спросил Саймон у жены, аккуратно складывая договор и убирая его в сумку, – найдется ли когда﷓нибудь тот, который все﷓таки решит предпочесть Забвение?

– Не при нашей жизни! – ответила Аврора, и мошенники звонко рассмеялись. Однако, в глубине своих зачерствелых душ, и Саймону, и Авроре мерещилось, что они делают для отчаявшихся и пресытивгшихся жизнью людей что﷓то хорошее.

---

Настроение (минута между строк)

Сгорела бумага. Закончились строчки.

Фигура, ссутулясь, сидит у огня.

В мыслях царят многоточия точки

И утекают прочь от меня.

Закончилось время. Часы перестали

Стрелками звучно момент измерять.

На подоконнике птицы мечтали

О том, что настанет пора улетать.

Закончилась тьма. Но все нет здесь рассвета.

Исчезло желание что-то творить.

Начало зимы растворяется где-то

С воспоминанием что-то забыть...

Vita brevis, ars longa - жизнь коротка, искусство вечно.

---

Пролетевшая мысль

Почему кажется, что годы - летят, а ночи - тянутся вечно?

---

Рассеянность

Я жутко рассеянный человек)

Когда я иду в метро, я непременно пытаюсь пройти по пропуску на работу. А когда я иду на работу - по проездному для метро.

Периодически я забываю о чем я начала говорить еще до того, как закончила фразу.

И так далее...

Но закурить в кабинете начальницы - это было уже верхом рассеянности! Хорошо хоть она меня не уволила...)

---

Стих-загадка

Этот, мне кажется, будет похуже предыдущего, однако...



Когда скрип ставень на ветру

И шорохи в кустах,

Она вернется поутру,

Лишь вот покинет Страх.

Когда ушло желанье жить

И слезы по лицу,

Она заставит вновь любить,

Ведя Судьбу к венцу.

И если думаешь: "О нет!

Зачем же я рожден?"

Она вернет с улыбкой свет,

Покой даруя в сон.

Но лишь пройден последний шаг

И Смерть стоит у ног, -

В игре тебе поставит шах,

И пресечет порог.



Что это...?