Ник подошел к железной, покрытой облупившейся зеленой краской двери и остановился. «Контора Саймона Дина» – гласила надпись на этой двери, и, чуть ниже, более мелким шрифтом: «Ваша смерть в ваших руках». Ник оглянулся. По-зади него в утреннем городском тумане серели извилистые улочки из ряда тех, про которые уже давным﷓давно никто не вспоминал. Ни единой человеческой ду-ши. Ник подумал, что так и должно было быть.

Глубоко вздохнув и машинально пригладив рукой волосы, Ник громко посту-чал в дверь. Безрезультатно. Он уже было собрался постучать второй раз, как с противным скрежетанием, по которому можно было судить о давно не смазывае-мых петлях, дверь приоткрылась, и из﷓за нее показалось круглое розовощекое ли-цо, на котором, казалось, застыла улыбка.

– Вы ко мне? Заходите﷓заходите! – радостно воскликнул обладатель сего лица. – Не стойте на пороге!

Еще раз затравленно оглянувшись, Ник вошел внутрь.



– Итак, – сказал Саймон. Розовощекий толстяк сидел за древним письменным столом, заваленным различными по давности бумагами, потягивал дешевый кофе из пластикового стаканчика и внимательно изучал только что подписанный дого-вор. Ник сидел напротив него, на жестком и неудобном стуле, единственной мебе-ли в комнате кроме стола и кресла Саймона.

– Все правильно? – спросил Саймон, подписывая договор и протягивая его Нику. Тот быстро перечитал его:

«Я, нижеподписавшийся Ник О’Релли, обязываюсь передать нижеподписав-шемуся Саймону Дину все свое имущество, включая движимое и недвижимое, в обмен на выполнение его конторой следующей услуги: избавления нижеподпи-савшегося Ника О’Релли от бремени жизни. В случае неожиданного отказа от сей услуги после подписания договора, имущество возврату не подлежит».

Внизу текста жирной кляксой чернела подпись Саймона.

– Так как? – еще раз спросил толстяк, протягивая Нику изящную перьевую ручку. – Все верно?

– Да, – ответил тот, удивившись, насколько хриплым вдруг оказался его голос. Взяв ручку, Ник обмакнул ее в чернильницу в форме черепа, стоящую тут же, на столе Саймона, и размашисто вывел свое имя и инициалы в конце договора.

– Думаю, копия сего документа вам не понадобится! – усмехнулся Саймон, возвращая договор себе и скрывая его в одном из многочисленных ящиков стола. Тяжело дыша, толстяк поднялся с кресла и, подойдя к маленькой неприметной двери в дальней от письменного стола стене, широким жестом пригласил Ника последовать за ним: – Пройдемте же!

За дверью оказалась белая, хирургически чистая комната, совершенно не ожидаемая после грязной ветхости кабинета Саймона. Комнату освещали много-численные лампы дневного света, все как одна направленные в центр, туда, где стояло покрытое прозрачной клеенкой больничное кресло. По стенкам комнаты размещались разные шкафы со стеклянными дверками, внутри которых Ник раз-глядел баночки с прозрачными жидкостями. Сильно пахло антисептиком.

Саймон подошел к креслу, кряхтя, наклонился и проделал какие﷓то манипу-ляции с расположенным сзади него рычажком, отчего кресло разложилось, приобретя горизонтальное положение.

– Ложитесь, – предложил толстяк. – Думаю, вам так будет удобнее!

Ник проглотил неизвестно откуда взявшийся ком в горле и, подойдя, покорно улегся в кресло, стараясь расслабиться.

– Будет больно? – неожиданно для самого себя спросил он.

– Не должно, – покачал головой Саймон. Подойдя к одному из шкафчиков, он чем﷓то зазвенел, раздался хруст и шуршание. Когда толстяк повернулся, Ник уви-дел в его руке шприц, на острие которого маслянисто поблескивала прозрачная капля.

– Все лишь снотворное, – успокоил толстяк приподнявшегося было Ника. – Я знаю, мы обговорили все условия, при которых будет произведена моя услуга, и вы выбрали нож. Но я думаю, что вам будет гораздо приятней уходить, не чувст-вуя боли…

– Да﷓да, – произнес Ник, внезапно почувствовав слабость и откинувшись на кресло﷓кровать головой. – Приступайте.

Саймон закатал рукав на левой руке Ника, обработал вену пахнущей спиртом ваткой и осторожно ввел снотворное. Почти сразу же Ник ощутил легкое голово-кружение, слабость куда﷓то отступила, давая место покою. Уже закрывая глаза, Ник скорее почувствовал, нежели услышал легкий скрежет: Саймон затачивал нож.



Ник открыл глаза и со стоном пошевелился. В первый момент ему показалось, что так ничего и не произошло, что он все еще лежит на хирургическом столе. Об-хватив голову руками, он присел, и сразу же понял, что это место вовсе не напо-минает ему ни контору Саймона, ни какое﷓либо из других известных ему мест.

Он лежал на лужайке, довольно обычной на первый взгляд, если не прини-мать во внимание то, что трава под ним была густо﷓черного света. Небо, насколь-ко успел заметить Ник, было также черным: ни луны, ни звезд, – однако в этом мире черноты все же было какое﷓то свечение, позволяющее ему видеть вокруг. То ли сама трава и небо светились неким непонятным черным цветом, то ли зрение Ника стало несколько иным, чем было прежде…

В этом месте не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, воздух был душ-ным и спертым, можно даже сказать, мертвенным. Оглядев себя, Ник понял, что находится здесь в той же самой одежде, в которой пришел к Саймону, даже в кармане до сих пор лежала пачка так и недокуренных при жизни сигарет.

При жизни?

Ник услышал тихое шуршание. Оглянувшись, он заметил высокую, несколько сутулую фигуру, облаченную в длинное черное одеяние с капюшоном, закрываю-щим лицо. В руках, держа его наперевес, фигура сжимала длинное черное древко, на которое было насажано хищно изогнутое лезвие косы, отливающее в черном свете этого места тускло-серебряным. Пожалуй, это было единственным цветом, выделяющимся из общей черноты.

Фигура приблизилась к Нику вплотную, но он так и не смог разглядеть под капюшоном какого бы то ни было лица, впрочем, он не особенно и старался его разглядеть. Существо с косой протянуло к Нику одну руку, затянутую в черную перчатку, и он заметил, что сквозь мелкие дырочки в истлевшей ткани просвечи-вает не человеческая плоть, но сухие желтоватые кости.

– Смерть? – догадался Ник.

Существо покивало, сделало шаг назад и вновь поманило Ника рукой. Тот поднялся с земли, машинально отряхнув брюки.

– Знаешь, я всегда думал, что Ты – женского рода, – заметил Ник, пригляды-ваясь к Смерти.

– Каждый видит во мне лишь то, что должен увидеть, – ответствовала фигура низким голосом, напомнившим Нику далекие раскаты грома на горизонте.

Ник последовал за неторопливо шествующей Смертью. Периодически ему ка-залось, что они ходят по кругу, но это было не так: это однообразный черный пей-заж внушал такие мысли. Казалось, они шли не менее часа, но ничто вокруг не менялось: четная трава, черное небо, шорох травы под ногами Смерти.

Наконец, они пришли.

Они стояли на обрыве, и перед Ником открылась бездна: истинная бездна в полном понимании этого слова. Бесконечность, полная абсолютной черноты, Тьмы изначальной, персонифицировавшейся вечности. Если до этого трава и небо ка-зались Нику слишком черными, то теперь, оглянувшись, он понял, что их чернота – все лишь слабенькое серое дуновение цвета по сравнению с истинной Чернотой. Так не было ни времени, ни направления, – бездна простиралась во все стороны, вниз и вверх, казалось, она мерно колышется в этом бесконечном колодце време-ни. Она вдохновляла и угнетала, она обещала и в то же время наводила ужас.

– Что это? – голос Ника предательски дрогнул.

– Забвение.

– Забвение? – невольно повторил Ник. Смерть соизволила повернуть к нему голову: казалось, она разглядывала его лицо сквозь ткань капюшона.

– Да. Забвение. Ведь ты за этим оказался здесь, не так ли?

– Да. Но…

– Абсолютное Забвение, – тихо изрекла Смерть. – Именно оно и есть конец пу-ти. Окончание любых путей. Финал, к которому все приходят. Там нет ничего. Там ты забудешь все, что гнетет твою душу, все страхи, боль и томление. Ты забудешь себя, и все забудут тебя. В мире живых все забудут о том, что ты родился, а время будет течь так, словно тебя никогда и не было. Забвение расщепит тебя, ту твою составляющую, что зовется душой. Ты не только забудешь себя, ты просто пере-станешь себя осознавать. И не кому будет помнить о том, из﷓за чего ты выбрал Забвение. Или, быть может, забвение выбрало тебя. Тебя просто никогда не было.

Слушая мерный звук голоса Смерти, Ник начинал осознавать. В Забвении нет покоя – там нет абсолютно ничего. Некому будет почувствовать покой, облегчение от Забвения. И чувств, ни мыслей… Ни одна, хотя бы крохотная составляющая души Ника не могла представить этого. Полного Абсолюта.

– Ты готов? – Смерть на пробу взмахнула косой; серебристое лезвие со сви-стом рассекло воздух, и Ник рефлекторно отшатнулся.

– Но… но я не хочу! – воскликнул он.

– Не хочешь? – Нику показалось, что на этот раз в голосе Смерти скользнула нота удивления. – Разве ты забыл, что привело тебя сюда?

– Мне… – перед мысленным взором Ника, словно крошечные кометы, пронес-лись то, что сдавливало его грудь, что не давало уснуть длинными мрачными ве-черами. Ощущение отчаяния. Ощущение пресыщенности. Призраки прошлого и эфемеры будущего. Тоска по несбывшемуся. Беззвучные вопли в ночь.

– Мне… мне кажется, что мне просто стало скучно жить.

– Думаю, ты слишком поздно осознал это, – слова вонзались в мозг Ника по-добно жалам разъяренных ос. – Слишком поздно… теперь тебя ждет лишь Забве-ние.

Смерть указала рукой на обрыв.

– Прыгай!

– Нет! – Ник сделал еще два шага назад, подняв на Смерть умоляющие глаза. – Скажи, разве ничего не возможно сделать?

– Ты мертв, – констатировала Смерть. – Что еще можно сделать? Впрочем…

Все сознание Ника, вся надежда, что еще держалась в нем, мысленно ухвати-лась за это зыбкое «впрочем».

Смерть погрузила руку в складки своего одеяния, пошарила там и извлекла прозрачный флакон с нервно фосфоресцирующей жидкостью.

– Отказавшись, ты никогда не сможешь вернуться сюда, – заметила она. – Те-бя может ожидать что угодно: Ад или Рай, если ты подашься в лоно религии; ре-инкорнация или нечто другое, пока недоступное твоему пониманию. Но вход в Забвение тебе будет закрыт.

– Я согласен! – голос Ника дрожал и срывался. Смерть протянула ему флакон.

– Выпей это. Здесь заключена субстанция твоей жизни, что после человече-ской кончины попадает ко мне. Ты очнешься в мире живых и все, что случилось с тобой здесь, покажется тебе лишь дурным сновидением. Всего лишь сном… одна-ко ты никогда не забудешь увиденного здесь. И никогда не вернешься.

Трясущимися руками Ник выхватил из рук Смерти флакон и быстро осушил его содержимое. Почти сразу возникло знакомое головокружение.

– Но… почему ты решила помочь мне?

– Знаешь, – в голосе Смерти проскользнула легкая усмешка, – я ведь тоже ко-гда﷓то отказалась от Забвения.

Ник упал на траву и провалился в сон.



Удостоверившись, что человек, лежащий перед ней, действительно спит, Смерть сделала какой﷓то жест рукой, и в тот же миг, приоткрыв маленькую, не-приметную в общей черноте декораций дверь, близ «обрыва» появился розовоще-кий Саймон.

– Тоже отказался? – полуутвердительно спросил он.

«Смерть» кивнула, отбросив косу и стаскивая с себя через голову черное одея-ние. Через мгновение она превратилась в высокую худую женщину, лет тридцати, со строгим выражением лица.

– Я так и думала, он не выдержит, – сказала Аврора Дин, хватая спящего Ни-ка за ноги и помогая мужу вынести его на задворки конторы. Вместе они доволь-но небрежно уловили его на груды мусора и, вернувшись в контору, принялись спешно собираться. Ник проспит еще как минимум половину дня; за это время супруги должны сделать все для того, чтобы скрыть следы своей деятельности и уехать в следующий город, где можно будет заняться поиском следующего несча-стного.

– Как ты думаешь, – спросил Саймон у жены, аккуратно складывая договор и убирая его в сумку, – найдется ли когда﷓нибудь тот, который все﷓таки решит предпочесть Забвение?

– Не при нашей жизни! – ответила Аврора, и мошенники звонко рассмеялись. Однако, в глубине своих зачерствелых душ, и Саймону, и Авроре мерещилось, что они делают для отчаявшихся и пресытивгшихся жизнью людей что﷓то хорошее.